05.09.2015 в 12:00
Пишет Веселый робот:Уборщица
Алевтина Ивановна работает в больнице, уборщицей. Вот зря молодёжь ругает больницы, стремится наняться в компании покрупнее, да ещё, чтобы зваться-то не уборщицами, а по-модному, клининг-менеджерами.
Глупости это. В офисах этих день-деньской народ шастает туда-сюда, топчутся в ботинках и сапогах, наносят с улицы грязь. А в больничных палатах люди тихонько лежат, а посетители переобуваются или натягивают на уличную обувь полезное изобретение, бахилы пластиковые. И, не в пример занос...читать дальше (еще 5705 символов) >>чивым бизнесменам, больные к уборщицам относятся тепло и уважительно, здороваются, новостями наперебой делятся и угощают тем, что родня им принесла.
– Здравствуйте, Алевтина Ивановна!
– День добрый, как ваша спина сегодня, тёть Аля?
– А вот у меня тут булочки, невестка напекла, хотите к чаю? Мне самой никак не съесть…
Алевтина Ивановна переодевается в своём закуточке, наливает в ведро тёплой воды, берёт тряпку и отправляется на обход. У них, у врачей, свои обходы – а у уборщиц свои.
В первых трёх палатах – чистота и порядок, всего-то и нужно пыль смахнуть. Так что моет Алевтина Ивановна больше для вида.
Четвёртая палата – для тяжёлых больных. Три койки здесь, одна пустая, а на двух оставшихся лежат двое больных из тех, кому особое внимание требуется. Обоих к операции готовят, одного вот-вот, второго через неделю, как сказала Алевтине медсестра Лидочка.
Под кроватью первого – которому завтра-послезавтра под нож хирурга Виктор Васильича – расплылось мутное пятно грязи. На вид оно точь-в-точь как жирная бензиновая плёнка, с одним только отличием: бензин на свету всеми цветами радуги переливается, а местная больничная грязь из серого в чёрное да обратно перетекает.
Алевтина Ивановна отжимает тряпку и принимается за работу. Раньше, поначалу, подташнивало её, когда липкие серые лужи подтирала, но потом привыкла. А чтобы к рукам не липло, надо тряпку в ведро почаще окунать, да не лениться выполаскивать.
С первого раза грязь не оттирается, уж больно густо её тут наляпано, и Алевтина скребёт под кроватью добрых десять минут. И оставила бы на завтра, но нельзя, вдруг операция с утра случится?
Зато у второго больного почище, серое с чёрными переливами пятно под кроватью, конечно, имеется – зря операцию не назначат – но небольшого размера и на вид несерьёзное, неглубокая лужица всего лишь.
– Позвольте, Алевтина Ивановна, почему же моему соседу такое внимание, а мою персону вы удостоили всего трёх взмахов тряпкой? – интересуется пациент, интеллигентный бородатый мужчина в возрасте.
– Так чисто там у вас, – не увиливая, объясняет Алевтина. – Что ж зря полы до дыр протирать?
Бородатый недоверчиво косится на кровать соседа, пол под которой уборщица старательно драила именно что чуть ли не до дыр – и раздумывает продолжать дискуссию.
Алевтина идёт дальше. Где-то задерживается, где-то справляется быстрее. На тележке, которую она катит за собой, моющие средства потеснились, уступив часть места пакету с яблоками, шоколадке «Алёнка», двум бутербродам с колбасой и книжке в мягкой обложке с нарисованным на ней грустноглазым котом. Книжку вручил Алевтине в подарок выписывающийся на днях автор, с дарственной надписью «спасибо за заботу, на добрую память». В своё время Алевтина умучалась, подмывая грязнющие полы под авторской кроватью, но вот уже неделю как никакой работы для неё там не было – а значит, и впрямь, автору пора выписываться.
Восьмая палата, послеоперационная – последняя на этаже. Алевтина закатывает тележку, оглядывается – и тихонько ахает.
Под правой койкой грязи натекло всего ничего: операция прошла чисто, без осложнений. Шкафчик, от которого к пациенту тянется пучок проводов и шлангов, моргает огоньками и тихо попискивает, по экранчику ползёт зелёная линия. Конечно, Алевтина Ивановна в ней ничего не смыслит, с её-то десятью классами – но смутно понимает, что линия эта правильная и хорошая.
Зато вторая койка…
Жирная, маслянистая лужа расползлась от изголовья до ног, растеклась, глубокая и густая. Поверхность течёт чёрно-серыми разводами, на ней набухают и лопаются пузыри. Затхлый, болотный запах расплывается из-под кровати.
– Ой, горюшко, – тихо шепчет уборщица.
Она смотрит на левый шкафчик с проводами. Зелёная линия на первый взгляд ничем особо не отличается от своей соседки, но Алевтине она чем-то не нравится.
Алевтина вздыхает, крепче берётся за швабру и начинает мыть.
Через полтора часа голова у неё кружится и в ушах звенит, а спина ноет так, что Алевтина боится завтра не разогнуться. А ведь выходной брать ни в коем случае нельзя, лужа натечёт снова, и если Алевтины тут не будет, всякое может случиться.
Уборщица медленно, пошатываясь от усталости, идёт в туалет, где споласкивает ведро и тщательно полощет и выжимает тряпку. Потом отправляется в каморку, на дверях которой табличка «Хоз.блок», и без сил падает на диванчик. Руки и ноги гудят, про спину даже думать не хочется.
На часах – шесть утра.
В дверь дробно стучат: пришла Алевтинина сменщица.
Она заглядывает в каморку, смотрит на Алевтину и сочувственно качает головой:
– Намыла?
Алевтина кивает:
– Намыла.
– Везде чисто?
– Везде…
– Что, и в восьмой? – недоверчиво переспрашивает сменщица. – Да неужели управилась?
– Сама не верю, – отвечает Алевтина. – Проверять будешь?
– Я быстренько, – говорит сменщица.
Извиняясь, она разводит руками – мол, на всякий случай надо посмотреть – и уходит.
Алевтина слышит удаляющийся шорох её шагов по коридору. Она сидит, закрыв глаза, и думает: а вдруг там, в восьмой, под левой койкой, снова натекло? Что, если операция прошла совсем неудачно, и все её старания зря…
Снова шаги за дверью, и сменщица появляется на пороге.
– Чисто, – говорит она.
И смеётся:
– Совсем ты меня без работы оставишь, Алевтина…
– Ладно тебе…
Теперь, когда проверка позади, Алевтине легко-легко, и даже спина перестала болеть.
– Давай, – вдруг для самой себя, предлагает уборщица, – раз уж у тебя время свободное образовалось, чай попьём? У меня булочки есть, к чаю. И шоколад «Алёнка».
– Ну… – задумывается гостья, – ну, давай.
Заходит в каморку, аккуратно ставит косу в угол, рядом с Алевтининой шваброй, и садится с ней пить чай.
© SILVER_MEW
URL записиАлевтина Ивановна работает в больнице, уборщицей. Вот зря молодёжь ругает больницы, стремится наняться в компании покрупнее, да ещё, чтобы зваться-то не уборщицами, а по-модному, клининг-менеджерами.
Глупости это. В офисах этих день-деньской народ шастает туда-сюда, топчутся в ботинках и сапогах, наносят с улицы грязь. А в больничных палатах люди тихонько лежат, а посетители переобуваются или натягивают на уличную обувь полезное изобретение, бахилы пластиковые. И, не в пример занос...читать дальше (еще 5705 символов) >>чивым бизнесменам, больные к уборщицам относятся тепло и уважительно, здороваются, новостями наперебой делятся и угощают тем, что родня им принесла.
– Здравствуйте, Алевтина Ивановна!
– День добрый, как ваша спина сегодня, тёть Аля?
– А вот у меня тут булочки, невестка напекла, хотите к чаю? Мне самой никак не съесть…
Алевтина Ивановна переодевается в своём закуточке, наливает в ведро тёплой воды, берёт тряпку и отправляется на обход. У них, у врачей, свои обходы – а у уборщиц свои.
В первых трёх палатах – чистота и порядок, всего-то и нужно пыль смахнуть. Так что моет Алевтина Ивановна больше для вида.
Четвёртая палата – для тяжёлых больных. Три койки здесь, одна пустая, а на двух оставшихся лежат двое больных из тех, кому особое внимание требуется. Обоих к операции готовят, одного вот-вот, второго через неделю, как сказала Алевтине медсестра Лидочка.
Под кроватью первого – которому завтра-послезавтра под нож хирурга Виктор Васильича – расплылось мутное пятно грязи. На вид оно точь-в-точь как жирная бензиновая плёнка, с одним только отличием: бензин на свету всеми цветами радуги переливается, а местная больничная грязь из серого в чёрное да обратно перетекает.
Алевтина Ивановна отжимает тряпку и принимается за работу. Раньше, поначалу, подташнивало её, когда липкие серые лужи подтирала, но потом привыкла. А чтобы к рукам не липло, надо тряпку в ведро почаще окунать, да не лениться выполаскивать.
С первого раза грязь не оттирается, уж больно густо её тут наляпано, и Алевтина скребёт под кроватью добрых десять минут. И оставила бы на завтра, но нельзя, вдруг операция с утра случится?
Зато у второго больного почище, серое с чёрными переливами пятно под кроватью, конечно, имеется – зря операцию не назначат – но небольшого размера и на вид несерьёзное, неглубокая лужица всего лишь.
– Позвольте, Алевтина Ивановна, почему же моему соседу такое внимание, а мою персону вы удостоили всего трёх взмахов тряпкой? – интересуется пациент, интеллигентный бородатый мужчина в возрасте.
– Так чисто там у вас, – не увиливая, объясняет Алевтина. – Что ж зря полы до дыр протирать?
Бородатый недоверчиво косится на кровать соседа, пол под которой уборщица старательно драила именно что чуть ли не до дыр – и раздумывает продолжать дискуссию.
Алевтина идёт дальше. Где-то задерживается, где-то справляется быстрее. На тележке, которую она катит за собой, моющие средства потеснились, уступив часть места пакету с яблоками, шоколадке «Алёнка», двум бутербродам с колбасой и книжке в мягкой обложке с нарисованным на ней грустноглазым котом. Книжку вручил Алевтине в подарок выписывающийся на днях автор, с дарственной надписью «спасибо за заботу, на добрую память». В своё время Алевтина умучалась, подмывая грязнющие полы под авторской кроватью, но вот уже неделю как никакой работы для неё там не было – а значит, и впрямь, автору пора выписываться.
Восьмая палата, послеоперационная – последняя на этаже. Алевтина закатывает тележку, оглядывается – и тихонько ахает.
Под правой койкой грязи натекло всего ничего: операция прошла чисто, без осложнений. Шкафчик, от которого к пациенту тянется пучок проводов и шлангов, моргает огоньками и тихо попискивает, по экранчику ползёт зелёная линия. Конечно, Алевтина Ивановна в ней ничего не смыслит, с её-то десятью классами – но смутно понимает, что линия эта правильная и хорошая.
Зато вторая койка…
Жирная, маслянистая лужа расползлась от изголовья до ног, растеклась, глубокая и густая. Поверхность течёт чёрно-серыми разводами, на ней набухают и лопаются пузыри. Затхлый, болотный запах расплывается из-под кровати.
– Ой, горюшко, – тихо шепчет уборщица.
Она смотрит на левый шкафчик с проводами. Зелёная линия на первый взгляд ничем особо не отличается от своей соседки, но Алевтине она чем-то не нравится.
Алевтина вздыхает, крепче берётся за швабру и начинает мыть.
Через полтора часа голова у неё кружится и в ушах звенит, а спина ноет так, что Алевтина боится завтра не разогнуться. А ведь выходной брать ни в коем случае нельзя, лужа натечёт снова, и если Алевтины тут не будет, всякое может случиться.
Уборщица медленно, пошатываясь от усталости, идёт в туалет, где споласкивает ведро и тщательно полощет и выжимает тряпку. Потом отправляется в каморку, на дверях которой табличка «Хоз.блок», и без сил падает на диванчик. Руки и ноги гудят, про спину даже думать не хочется.
На часах – шесть утра.
В дверь дробно стучат: пришла Алевтинина сменщица.
Она заглядывает в каморку, смотрит на Алевтину и сочувственно качает головой:
– Намыла?
Алевтина кивает:
– Намыла.
– Везде чисто?
– Везде…
– Что, и в восьмой? – недоверчиво переспрашивает сменщица. – Да неужели управилась?
– Сама не верю, – отвечает Алевтина. – Проверять будешь?
– Я быстренько, – говорит сменщица.
Извиняясь, она разводит руками – мол, на всякий случай надо посмотреть – и уходит.
Алевтина слышит удаляющийся шорох её шагов по коридору. Она сидит, закрыв глаза, и думает: а вдруг там, в восьмой, под левой койкой, снова натекло? Что, если операция прошла совсем неудачно, и все её старания зря…
Снова шаги за дверью, и сменщица появляется на пороге.
– Чисто, – говорит она.
И смеётся:
– Совсем ты меня без работы оставишь, Алевтина…
– Ладно тебе…
Теперь, когда проверка позади, Алевтине легко-легко, и даже спина перестала болеть.
– Давай, – вдруг для самой себя, предлагает уборщица, – раз уж у тебя время свободное образовалось, чай попьём? У меня булочки есть, к чаю. И шоколад «Алёнка».
– Ну… – задумывается гостья, – ну, давай.
Заходит в каморку, аккуратно ставит косу в угол, рядом с Алевтининой шваброй, и садится с ней пить чай.
© SILVER_MEW