— Что же ты наделал, Иван Царевич! Кожу мою лягушиную сжег, — с печалью в голосе молвила Царевна-Лягушка. — Что же мне теперь делать…
— За стенами каменными в башне кощеевой неприступной томиться? Слезы лить, думу горючую думать, да кручиной тяжелой кручиниться? Света белого не видеть? — вдохновенно подсказал Иван Царевич, несколько не удовлетворенный супружеской жизнью с Царевной-Лягушкой.
— Что же мне теперь делать…— печально продолжала Царевна-Лягушка. — В чем мне теперь осенью ходить… в холод да дождь? Кожа-то натуральная была, стопроцентная! Дурень ты, Ванька! Поди теперь сыщи такой плащик!
— А как же Кощей Бессмертный, темница и кручина кручинистая?
— Какая кручина? Мне кручина? Это тебе кручина – нехристь окаянная! Чтоб заместо кожи лягушиной шубку мне соболиную принес да поживее!
— Значит, не заберет тебя Кощей, злодей лютый? Из дома моего не выкрадет? — Понурив голову, говорил Иван Царевич. — В темницу не запрет и цепями железные за руки нежные к потолку не привесит?
— Меня? Заберет!? Меня? Выкрадет!? Меня? Привесит!? Ох, муженек-муженек, читай поменьше книжек. Одним испорченным плащом от жены не избавишься! Тут смекалка нужна. А Кощею ты еще за ложный вызов должен будешь.